Интенсивные работы по палеогеографии голоцена лесной зоны Восточной Европы, проведенные в 70-90-х годах различными исследователями в Прибалтике, в центре и на севере этой обширной территории (Хотинский, 1977, 1985; Девятова, 1988; Долуханов, 1989; Спиридонова, Алешинская, 1995, 1996 и др.) позволили существенно уточнить схему Блитта-Сернандера и довольно подробно охарактеризовать основные изменения климата и растительности в раннем голоцене. Данные по фауне мезолитических поселений позволяют реконструировать развитие животного мира названных регионов и специфику охоты и рыболовства мезолитического населения.

Традиционно мы связываем начало мезолита в лесной зоне Восточной Европы с началом голоцена, хотя ряд финальнопалеолитических культур и заходит в самое его начало, например, свидерская и аренсбургская. Время их существования приходится, главным образом, на самый конец плейстоцена, известный как молодой дриас или дриас 3, хронологические рамки которого определяются около 11000 – 10200/10000 лет назад. Судя по палинологическим данным, этот период был холодным и суровым, по мнению некоторых исследователей сопоставимым с концом валдайского оледенения. Однако во второй его половине климат стал более влажным, оставаясь при этом холодным. Господствующим типом растительности на большей части современной лесной зоны были перигляциальные тундростепи и лесотундры с островками разреженных березовых и сосновых лесов с небольшой примесью серой ольхи и ивы. Небольшие перелески занимали, главным образом, берега озер и долины рек, на возвышенных участках еще были развиты травянистые сообщества с преобладанием полыней и злаковых. Пониженные участки заболачивались. Среди фаунистических остатков этого времени в Прибалтике представлен северный олень (Gross, 1937), вероятно, он являлся основным животным на всей территории распространения описанного флористического комплекса.

Во второй трети пребореала отмечается дальнейшее распространение лесов, главным образом, березовых и сосновых. Наиболее ярко этот отрезок времени характеризует нижний (IV) культурный слой поселения Ивановское 7 (Жилин, 1998в). Фаунистические остатки из этого слоя (Кириллова, 1998) показывают доминирование лося и бобра, наряду с которыми представлены (по убывающей) куница, собака, водяная полевка, заяц, медведь, выхухоль, лисица, хомяк, барсук, северный олень, волк, выдра, горностай, норка, косуля, белка. Интересно сочетание животных, ареалы которых в настоящее время не пересекаются, например, хомяка и северного оленя. Такая картина говорит о значительном разнообразии и мозаичности ландшафтов на фоне преобладания тайги, что хорошо согласуется с палинологическими данными. По остаткам рыб отмечается почти полное доминирование щуки, встречены также судак, линь, карась, окунь, сиг (Сычевская, 1998). Среди птиц господствуют водоплавающие, главным образом, утки; значительно меньше боровой дичи, представленной глухарем и тетеревом (Карху, 1998).

К середине пребореала, во время его климатического оптимума (9500-9300 лет назад) тайга становится господствующим зональным типом растительности почти для всей территории лесной зоны Восточной Европы. Широкое развитие получили сосновые леса, в состав которых входили также ель, береза и ольха. Небольшие площади были заняты болотами и лугами, как приречными, так и развитыми на суходолах (Спиридонова, Алешинская, 1996). В это время в центре Русской равнины отмечается регрессия водоемов, совпадающая с регрессией Иольдиева моря Балтики. Фауну этого времени характеризует стоянка Пулли в Эстонии, где преобладают лось и бобр, встречены кости бурого медведя, кабана, косули, куницы, волка и домашней собаки. Ихтиофауна представлена судаком и лещом, найдены кости птиц (Jaanits, 1980).

Во второй половине пребореального периода отмечается ухудшение климата, достигшее пика на рубеже пребореала и бореала (около 9000 лет назад). Отмечается похолодание, сопровождавшееся трансгрессией водоемов и поднятием уровня грунтовых вод на северо-западе и в центре Русской равнины, совпадающей с трансгрессией Анциллового озера. В результате значительные площади заболотились, что привело к деградации сосновых лесов, сохранившихся, главным образом, в районах с дюнным рельефом. В ландшафте господствовали заболоченные березовые и березово-сосновые леса, на возвышенных участках кое-где сохранялись суходольные луга. Отмечается некоторое восстановление элементов перигляциального комплекса, особенно на севере Восточной Европы. Состав травянистой растительности разнообразен. В Верхнем Поволжье ко второй половине – концу пребореала относится культурный слой III в раскопе 3 поселения Становое 4, в котором среди фаунистических остатков доминируют лось и бобр, представлены также (по убывающей) куница, домашняя собака, бурый медведь, барсук, лисица, заяц, северный олень, выдра. Вероятно, к этому же времени, судя по преобладанию березы, относится нижний слой поселения Звейниеки 2 в Латвии, среди фаунистических остатков которого доминируют кости лося, встречены бобр и дикая лошадь.

Во время климатического оптимума бореала (около 8600-8200 лет назад) сосновые леса безраздельно господствуют в центре Русской равнины и далеко распространяются к северу от Верхней Волги. В состав этих лесов входили в виде небольшой примеси широколиственные породы с орешником в подлеске. Эти ландшафты можно рассматривать как бореальные леса южнотаежного типа (Спиридонова, Алешинская, 1996). Менее выражено присутствие широколиственных пород на севере, гораздо более ощутимо оно в Прибалтике и в центре Русской равнины. Состав фауны на стоянках этого времени довольно разнообразен, включает различных зверей, характерных для бореального леса, боровых и водоплавающих птиц, различные виды рыб. Среди млекопитающих по-прежнему доминируют лось и бобр, несколько увеличивается доля кабана, особенно в Прибалтике. Следует отметить появление костей тюленя в стоянке Кунда в Эстонии.

Подводя итоги этого краткого обзора можно отметить, что уже в самом начале голоцена идет быстрое формирование лесной зоны Восточной Европы, завершившееся к середине пребореала. В дальнейшем темнохвойная тайга уступала место светлохвойной, а последняя – смешанному лесу с различной примесью широколиственных пород в Верхнем Поволжье и Прибалтике. К северу от Волги преобладали разные варианты таежных лесов, а южнее Оки, как и в Прибалтике, была выше роль широколиственных лесов. Судя по фаунистическим остаткам из поселений, основным объектом охоты был лось. В Верхнем Поволжье второе место среди промысловых животных занимает бобр, все остальные (кабан, благородный олень, косуля, бурый медведь, барсук, волк, лисица, заяц, куница, выдра) не играли существенной роли (Жилин, 1993). В Прибалтике сходная картина наблюдается в первой половине мезолита. К концу этого периода существенно возрастает роль кабана и благородного оленя, которые промышляются наравне с лосем, существенно ниже роль бобра и косули, остальные большой роли не играли (Лозе, 1988). В Восточном Прионежье при ведущей роли лося и бобра существенна роль северного оленя на памятниках бореального времени (Ошибкина, 1983), данных, как для раннего, так и для позднего мезолита не имеется. В Южной Карелии также наряду с лосем промышлялся северный олень и бобр (Гурина, 1956). Таким образом, лось был распространен и добывался повсеместно в лесной зоне Восточной Европы на протяжении всей эпохи мезолита. Это чрезвычайно важно, поскольку большинство костяных и роговых изделий изготовлено на данной территории из костей и рогов лося. Кости и рога остальных животных использовались в меньшей степени, однако роль их, естественно, выше там, где они играли большую роль в охотничьей добыче.

В самом конце плейстоцена, в молодом дриасе, обширные пространства перигляциальных тундростепей с редкими островками леса на месте будущей лесной зоны Восточной Европы занимали охотники на северного оленя, сменившие охотников на мамонта позднего палеолита. Они представлены двумя культурными традициями – свидерской и лингбийско-аренсбургской (Римантене, 1971; Кольцов, 1977; Зализняк, 1989; Zhilin, 1996; Синицына, 1996). Контакты свидерского и аренсбургского населения приводят к появлению стоянок, в инвентаре которых сочетаются черты обеих традиций. Это произошло, вероятно, в конце молодого дриаса. К их числу относятся Саласпилс Лаукскола в Латвии (Zagorska, 1974, 1996), Мергежерис 3 в Литве (Rimantene, 1996), Смячка 14 на Десне (Зализняк, 1986) и аналогичные. Со свидерской культурой исследователи связывают случайные находки игловидных и весловидных наконечников стрел из кости и рога северного оленя, датированные дриасом III (Prahistoria, 1975). Памятники типа Заозерья 1, геологически датированные концом плейстоцена, (Фролов, 1987) говорят о возможном участии в сложении раннемезолитических культур населения, входящего в восточный вариант культурной общности федермессер (Zhilin, 1996), однако до уточнения их датировки этот вопрос остается открытым. На этой основе и сложилось большинство мезолитических культур лесной зоны Восточной Европы. На западе и востоке этой обширной территории отчетливо прослеживаются влияния других культурных общностей, территории к югу от Оки, как и многие районы Севера, пока еще очень слабо изучены. Поскольку анализу мезолитических памятников с изделиями из кости и рога посвящена глава 2, ниже дается только краткая характеристика основных мезолитических культур лесной зоны Восточной Европы.

В начале голоцена, вероятно, в первой половине пребореального периода, в лесной зоне Восточной Европы складывается ряд постсвидерских культур, в каменном инвентаре наиболее ранних памятников, которых отчетливо прослеживаются свидерские традиции. Неманская культура (Римантене, 1971; Кольцов, 1977; Rimantene, 1996) была распространена в Литве и Белоруссии (бассейны Немана и Западной Двины) и в Калининградской области. Эта культура существовала на протяжении всей эпохи мезолита, на основе ее позднего этапа складывается неолитическая неманская культура. Периодизация ее построена на основании анализа каменного инвентаря и расположения стоянок, радиоуглеродные и палинологические датировки отсутствуют. Раскопанные мезолитические памятники неманской культуры расположены на песчаных грунтах, поэтому изделия из кости и рога там не сохранились. Вместе с тем, на территории ее распространения известны случайные находки мезолитических костяных и роговых орудий, которые, вероятно, к ней относятся (Гурина, 1989).

Культура кунда (Indreko, 1948; Янитс Л., 1966; Кольцов, 1978; Jaanits K. 1980; Zagorska, 1980; Лозе, 1988; Янитс К, 1990) была распространена на территории, главным образом, Латвии и Эстонии. Отдельные памятники и случайные находки, сходные с кундскими, известны в Литве (Ostrauskas, 1996; Rimantene, 1996), северо-восточной Польше (Brzozowski, Siemaszko, 1995), в Ленинградской области (Тимофеев, 1987) и в южной Финляндии (Matiskainen, 1996). Ранний этап представлен стоянкой Пулли, датированной серединой – второй половиной пребореала (даты приведены в гл. 2). К концу пребореального периода относятся нижний слой поселения Звейниеки 2 и Сулягалс. Памятники культуры кунда первой половины пребореала пока не известны, что несколько затрудняет решение вопроса о ее сложении. Наиболее обоснованной представляется точка зрения о генезисе ранних памятников культуры кунда на основе поздних свидерских стоянок типа Саласпилс Лаукскола (Zagorska, 1980). Принципиальным новшеством раннего мезолита постсвидерской традиции, по сравнению с финалом палеолита, было применение отжимной техники расщепления, которое быстро привело к преимущественному использованию правильных пластин и микропластин для изготовления орудий. Этот процесс лучше изучен в Верхнем Поволжье (Жилин, 1987) и Украинском Полесье (Зализняк, 1989), где прослежено появление техники отжима микропластин с карандашевидных нуклеусов в памятниках свидерской традиции. Как показывают материалы нижнего слоя поселения Становое 4 на Верхней Волге, в районах, бедных качественным кремнем, эта технология осваивается очень рано, около 10000-9800 лет назад (Жилин, 1998б). Большая часть Латвии и Эстония являются именно такими районами. Применение отжимной техники расщепления, в первую очередь, диктовалось необходимостью оснащения кремневыми лезвиями-вкладышами костяных наконечников метательного вооружения, которые представлены и в Пулли, и в Звейниеки 2, и в Становом 4. В морфологии и технологии обработки наконечников стрел, скребков, резцов, ножей, острий также просматриваются позднесвидерские традиции, хотя некоторые типы изделий и технологические приемы заменяются другими, что вполне естественно. Таким образом, трансформация индустрии памятников типа Саласпилс Лаукскола в индустрию ранней кундской культуры в течение первой половины пребореала органично вписывается в развитие наиболее ранних постсвидерских индустрий. Сложнее связать со свидерской культурой распространение различных микролитов с затупленными краями, представленных серией в Пулли, хотя единичные находки их известны на некоторых раскопанных свидерских стоянках, например, Березно 6 (Зализняк, 1989).

Материалы поселения Милуки 4 в северо-восточной Польше (Brzozowski, Siemaszko. 1995, 1996) указывают на контакты коморницкой и ранней кундской культур. В его нижнем слое вместе с типичными пуллийскими кремневыми изделиями встречены микролиты с затупленным краем (острия типа Ставинога), характерные для коморницкой культуры. В том же микрорайоне раскопана торфяниковая коморницкая стоянка Лайти (Sulgostowska, 1996), в инвентаре которой представлены микролиты с затупленным краем, тождественные находкам из нижнего слоя стоянки Милуки 4. Датировка угля из низа культурного слоя Лайти 9420+-100 (Gd-8027), уголь из вышележащих уровней этого слоя получил даты 9240+-320 (Gd-4584), 9150+-200 (Gd-4588) и 8870+-110 (Gd-6982). Из наиболее древних коморницких горизонтов поселения Цаловане (Shild, 1996) получены даты 9410+-110 (Gd-2734), 9380+-80 (Gd-1721), 9370+-80 (Gd-1719), 9350+-100 (Gd-2198), 9350+-100 (GrN-5251) и 9200+-75 (GrN-5442). Таким образом, ранние памятники коморницкой культуры на востоке и северо-востоке Польши существовали одновременно с ранними кундскими.

Наиболее хорошо изученной из постсвидерских культур в настоящий момент является бутовская (Кольцов, 1976, 1977, 1989, 1996; Сорокин, 1981, 1984, 1990; Кравцов, 1991; Кравцов, Лозовский. 1989; Жилин, 1992, 1993, 1994а, 1997, 1998а; и др.). Территория распространения этой культуры захватывает все Волго-Окское междуречье, а также левые притоки Верхней Волги, частично правые притоки Оки и запад Среднего Поволжья. Сформировавшись в начале пребореала на свидерской основе, бутовская культура сосуществовала в пребореальном периоде с иеневской культурой, прослеживается взаимовлияние этих культур. Во второй половине пребореала, около 9400-9300 лет назад в результате тесных связей с ранней кундской культурой в ее каменном инвентаре появляются наконечники стрел пуллийских типов, представленные в стоянке Бутово, датированной радиоуглеродным методом 9310+-110 (ГИН-5441), а спорово-пыльцевым – концом пребореального оптимума (Zhilin, 1996). Аналогичные изделия встречены в инвентаре стоянок Лотова гора в бассейне Шексны (Косорукова-Кандакова, 1991), Микулино в Мещере (Сорокин, 1981) Прислон 1 в Тверском Поволжье (Жилин, Фролов, Крымов, 1996). В первой половине бореального периода продолжаются контакты бутовской и иеневской культур, а также отмечаются контакты с населением рессетинской культуры, в результате которых на некоторых бутовских стоянках появляются рессетинские колющие наконечники стрел с боковой выемкой. А.Н. Сорокиным выдвинута гипотеза о происхождении бутовской культуры от рессетинской, однако, последняя датируется не ранее конца пребореала, то есть позже стоянки Бутово и других пребореальных бутовских памятников (Zhilin, 1996). Во второй половине бореала иеневская и рессетинская культуры исчезают, а бутовская культура продолжает развиваться и в начале атлантического периода. На основе ее наиболее поздних памятников формируется ранненеолитическая верхневолжская культура (Жилин, 1994а). Памятники этой культуры, подробнее рассмотренные в следующей главе, дали многочисленные и разнообразные изделия из кости и рога, датированные от самого начала мезолита до самого его конца.

Культура Веретье (Ошибкина, 1983, 1989, 1997; Oshibkina, 1989) распространена на территории Восточного Прионежья, главным образом, в бассейне озера Лача. Хорошо изучены 3 поселения бореального времени, из которых Веретье 1 относится к первой, а Нижнее Веретье – ко второй половине бореала. Нижний слой поселения Сухое и очень бедная стоянка Погостище естественнонаучных дат не имеют. Помимо этого, известно погребение в Песчанице, датированное радиоуглеродным методом 9890+-120 (ГИН-4858) и могильник Попово. Погребения 9, 3 и 1 последнего имеют даты 9730+-110 (ГИН-4856), 9520+-130 (ГИН-4442) и 9430+-150 (ГИН-4447) лет назад, то есть относятся к первой половине-середине пребореала, а погребение в Песчанице – к его началу. Погребения 6 и 8 датированы 7510+-150 (ГИН-3887) и 7150+-160 (ГИН-4857) соответственно, то есть атлантическим временем. По мнению С.В. Ошибкиной, названные погребения относятся к культуре Веретье. Если это так, и даты верны, то раскопанные поселения характеризуют только средний этап существования этой культуры, что существенно осложняет решение вопроса о ее происхождении и исторических судьбах. Сходство каменного и костяного инвентаря с синхронными памятниками кундской и бутовской культур позволяет предположить и сходный путь развития культуры Веретье в пребореале, однако пока этот вопрос остается открытым, как и проблема ее дальнейшего развития. Инвентарь Андозера М сильно отличается от каменных изделий Веретья 1, что не позволяет относить памятники этого типа к культуре Веретье. Значительно больше сходства у этого памятника с поздним мезолитом бассейна Шексны типа Усть-Андоги 1 (Косорукова, 1997). Вместе с тем, определенные черты сходства в инвентаре позволяют согласиться с точкой зрения С.В. Ошибкиной о возможном участии носителей культуры Веретье в сложении населения, оставившего Оленеостровский могильник. Для решения отмеченных проблем необходим поиск и раскопки новых памятников. Пока же можно отметить, что бореальные поселения культуры Веретье с большим количеством разнообразных изделий из кости и рога являются одними из ярких памятников мезолита лесной зоны Восточной Европы.

Большая часть мезолитических стоянок Карелии характеризуется кварцево-сланцевым инвентарем (Панкрушев, 1978; Гурина, 1989; Журавлев, 1983; Филатова, 1991, 1996). Наиболее ранние из них по высотным отметкам отнесены к VIII тыс. до н. э. , однако надежность этого метода невысока . Радиоуглеродные датировки позволяют относить эту группу стоянок к VII- VI тыс. до н.э. Каменный инвентарь показывает большое сходство с памятниками культуры суомусярви Финляндии, к которой, вероятно, и относится большинство карельских стоянок с кварцево-сланцевым инвентарем. Проблема появления первого населения в Карелии и Финлиндии на имеющихся материалах не получает однозначного решения. Традиции ранней кундской культуры, представленные в инвентаре стоянки Лахти Ристола, геологически датированной около 9200 лет назад (Matiskainen, 1996) не получают дальнейшего развития. Возможно, это связано с изменением сырьевой базы и переходом с кремня на кварц и сланец. С другой стороны, инвентарь культуры суомусярви совершенно отличен от памятников европейского Северо-Востока и Приуралья (Гурина, 1989; Ошибкина, 1997), что не позволяет принять гипотезы о заселении Карелии и Финляндии с востока (Панкрушев, 1978). Наличие грубых наконечников, напоминающих лингбийские и аренсбургские, в ранних памятниках культуры суомусярви позволяет связать ее генезис с постаренсбургскими культурами севера Скандинавии, в частности с культурой комса, выразительные памятники которой известны на Кольском полуострове (Шумкин, 1993). Вероятно, заселение территории Финляндии и Карелии в раннем мезолите шло в двух направлениях – с севера продвигались носители постаренсбургских традиций, а с юга, вдоль побережий Финского залива и Ладожского озера – население культуры кунда. С последним может быть связано местонахождение Антреа, давшее небольшое количество изделий из кости и рога.

Иеневская культура (Кольцов, 1989, 1996; Кравцов, 1991; Кравцов, Леонова, Лев, 1994; Кравцов, Спиридонова, 1996; Сорокин, 1991, 1996; Жилин 1992; Zhilin, 1996) распространена в западной и центральной частях Волго-Окского междуречья, отдельные стоянки известны в бассейнах левых притоков Верхней Волги и правых притоков Оки. Эта культура сложилась в начале пребореала на основе, главным образом, памятников постлингбийской традиции типа Усть-Тудовки 1 (Жилин, Кравцов, 1991). Уже в одном из ее наиболее ранних памятников – культурном слое III поселения Становое 4, датированном 9620+-60 (ГИН-8377) лет назад, а по пыльце – временем, непосредственно предшествующим пребореальному оптимуму (Zhilin, 1998), вместе с типичными косолезвийными наконечниками встречена высокая асимметричная трапеция, сделанная из широкой пластины. Присутствие в инвентаре ее некоторых ранних стоянок острий с дугообразно затупленным краем говорит и о некотором участии в ее сложении потомков населения культурной общности федермессер. Начиная с середины пребореала, прослеживаются контакты с бутовской культурой, в результате которых на памятниках иеневской культуры появляются характерные для бутовской культуры наконечники и микролиты, а на некоторых типичных иеневских наконечниках стрел – плоская подправка черешка. Во второй половине бореального периода памятники иеневской культуры исчезают, по мнению Л.В. Кольцова население этой культуры было вытеснено носителями бутовской культуры на Десну (Кольцов, 1996). Вместе с тем, в кремневом инвентаре поздних иеневских стоянок отчетливо прослеживаются следы бутовского влияния, а многие традиционные иеневские элементы исчезают. Это говорит об ассимиляции, по крайней мере, частичной, иеневского населения бутовским. С другой стороны, памятники типа Студенок на Десне обнаруживают гораздо больше сходства с памятниками типа Песочного Рва, прежде всего, в предметах вооружения, чем с поздними стоянками иеневской культуры, что говорит против перемещения иеневского населения на Десну в конце бореала.

Рядом авторов (Зализняк, 1991; Зотько, 1994) обе культуры рассматриваются как единая культура, при этом иеневской культуре отводится роль локального варианта песочноровской. Такой подход подразумевает сложение этой культуры первоначально на Десне, в то время как имеющиеся данные говорят о ее формировании в Верхнем Поволжье не позднее, если не раньше, чем в Подесенье (где нет ни одного раннего памятника с независимой датировкой). Вероятно, эти процессы шли в обоих регионах достаточно синхронно, а различия накапливались под влиянием соседних культур – бутовской в Волго-Окском бассейне, и кудлаевской в Подесенье. Близка, на мой взгляд, и историческая судьба этих культур – обе они не доживают до начала неолита, который складывается на иной основе, хотя песочноровская культура и просуществовала несколько дольше иеневской. Изделия из кости представлены невыразительным острием из верхнего слоя стоянки Алтыново и несколькими изделиями из культурного слоя IIIа поселения Становое 4.

Помимо описанных, в мезолите лесной зоны Восточной Европы известны культуры, связанные с другими традициями. Яниславицкая культура (Кольцов, 1975, 1977; Зализняк, 1991), или культура маглемозского типа (Rimantene, 1996), распространенная, в основном, на территории Польши, представлена рядом памятников в Литве и Полесье. Генетически эта культура связывается с общностью маглемозе, население которой, вследствие затопления значительной части территории его расселения в результате морской трансгрессии, было вынуждено продвинуться в южном и восточном направлении. Это привело к сложению как самой яниславицкой культуры, так и к появлению яниславицких элементов в инвентаре ряда соседних позднемезолитических культур. Население яниславицкой культуры приняло участие в сложении ряда ранненеолитических культур западных и юго-западных областей лесной зоны Восточной Европы. С этой культурой связано костяное зубчатое острие из погребения 305 могильника Звейниеки (Zagorskis, 1987), в котором найдено типичное яниславицкое кремневое острие. Погребение датировано по кости 8240+-70 (Ua-3634) лет назад (Zagorska, 1994a).

Рессетинская культура (Сорокин, 1989; Zhilin, 1996) является в настоящий момент одной из наименее изученных. Ее памятники известны в западной части Волго-Окского междуречья, где они сосуществуют с бутовской и иеневской культурами. Имеющиеся радиоуглеродные и палинологические даты помещают ее в начало бореального периода, возможно, сложение этой культуры проходило в конце пребореала. Специфичными для нее являются колющие наконечники на узких пластинах двух типов: с боковой выемкой и с боковым шипом, острие последних часто оформлено микрорезцовым сколом. Характерны микрорезцы, скошенные острия и микропластинки с затупленным краем, оббитые рубящие орудия. По мнению А.Н. Сорокина она генетически связана с поздним палеолитом Русской равнины типа Гагарино – Хотылево 2. Однако между этими памятниками имеется очень большой хронологический разрыв – около 10000 лет, да и различия в кремневом инвентаре слишком велики. Немногочисленные стоянки финального палеолита лесной зоны Восточной Европы, как показано выше, имеют совершенно другой инвентарь. Острия с затупленным краем в сочетании с микрорезцовой техникой и оббитыми рубящими орудиями характерны для кудлаевской и коморницкой культур (Зализняк, 1991) и памятников маглемозской традиции Литвы (Rimantene 1996), микрорезцовая техника встречена и в позднесвидерской стоянке Саласпилс-Лаукскола в Латвии (Zagorska, 1974). В одной из наиболее ранних мезолитических (эпипалеолитических по Р.К. Римантене) стоянок Салянинкай 3 вместе с ранним постсвидерским наконечником найдены 2 колющих наконечника с боковой выемкой, обработанной мелкой крутой ретушью на спинке, острие одного подправлено плоской ретушью на брюшке, у другого – мелкой противолежащей. (Rimantene, 1996, р. 65). Мелкий колющий наконечник с боковой выемкой представлен в стоянке Пулли вместе с пластинками и остриями с затупленным краем. Подобный наконечник, но с плоской ретушью острия, встречен в сочетании с пластинкой с затупленным краем и концом и черешковым позднесвидерским наконечником в Крумплево в Белоруссии (Гурина, 1965). Таким образом, многие элементы рессетинской культуры довольно широко встречаются в культурах раннего мезолита к юго-западу, западу и северо-западу от верховьев Волги и Оки. Вероятно, там и следует искать предков рессетинской культуры, а возможно, и основную территорию ее распространения. К сожалению, рессетинские памятники Волго-Окского междуречья отделены от указанных регионов слабо обследованными территориями Смоленской и Псковской областей и прилегающей части Белоруссии. В первой половине бореала отмечаются контакты рессетинской и бутовской культур, а к середине бореального периода рессетинская культура исчезает. Вероятно, ее население было ассимилировано носителями бутовской культуры. Изделия из кости и рога встречены в рессетинской стоянке с элементами бутовской культуры Култино 3. В настоящий момент В.В. Сидоровым и А.Н. Сорокиным начаты раскопки торфяникового многослойного поселения Замостье 5, где, судя по предварительному сообщению (Сидоров, Сорокин, 1997, 1998) также есть изделия из кости, относящиеся к рессетинской культуре, однако эти материалы пока слишком малочисленны и не введены в научный оборот. К тому же, единственный кремневый наконечник стрелы, служащий основанием для отнесения нижнего слоя памятника к рессетинской культуре, судя по описанию, является не рессетинским, а пуллийским.

Усть-Камская культура (Косменко, 1977; Кольцов, 1989б; Галимова, 1996, 1999) была распространена в Среднем Поволжье в районе устья р. Камы. Генетически она связана с местным финальным палеолитом типа Сюкеевского Взвоза, обладающего определенным сходством с памятниками культурной общности Федермессер. Отсутствие независимых дат затрудняет датировку памятников этой культуры, однако, очевидное сходство ее ранних памятников с финальнопалеолитическими говорит о ее существовании в первой половине мезолита. Хронология поздних памятников менее ясна. Для инвентаря этой культуры типичны крупные трапеции с вогнутыми боками и острия с дугообразно затупленным краем, однако совершенно отсутствуют постаренсбургские и косолезвийные наконечники, столь характерные для иеневской культуры. Это не позволяет принять точку зрения о продвижении иеневского населения в Среднее Поволжье (Кольцов, 1989б). Подобные памятники были обнаружены и в Пермском течении Камы (Мельничук, 1979). Исторические судьбы усть-камской культуры неясны, присутствие трапеций с вогнутыми боками в позднемезолитических памятниках Марийского Поволжья (Никитин, 1996) может указывать на какую-то роль усть-камского населения в сложении этих памятников. Изделия из кости и рога в этой культуре не известны.

Многие памятники позднего мезолита Среднего Поволжья (Кольцов, 1989б; Никитин, 1996) сочетают в каменном инвентаре черты описанных культур: бутовской, камской, усть-камской, романовско-ильмурзинской, население которых контактировало друг с другом в этом регионе. Состав охотничьего вооружения стоянок отражает преобладание тех или иных культурных влияний, в то время как бытовые орудия дают набор изделий, характерный для большинства культур конца мезолита. Нижний слой поселения Безводное 10 (Жилин, 1994а) с преобладанием бутовских черт получил по углю радиоуглеродную дату 6920+-380 (ГИН-5442) лет назад. Изделия из кости и рога в этих памятниках не сохранились.